Распечатал последнюю коробку сладостей, привезённых родственниками из Турции. Взглянул на слипшиеся, невкусно выглядящие квадратики и кружочки, понюхал, поморщился и выбросил в ведро. Такую гадость делают, нисколько не стараются — лопухи-туристы всё равно купят и проглотят, прихлёбывая настой чайной пыли в пакетиках. Нежелание посещать Турцию и Египет, эти пошлые задворки Российской Федерации, ещё больше укрепилось.
Сходил в кино на «Тихоокеанский рубеж». Зрелищностью он превзошёл даже недавно виденного, славного практически безостановочным действом «Человека из стали». Режиссёр Гильермо дель Торо, питающий слабость к сложным механизмам и жутким тварям, развернулся в новом фильме во всю удаль, щедро показав и то, и другое в круговерти схваток, взрывов и разрушений. Хороший заряд бодрости в дождливо-пасмурное утро.
Ночь. Беспокойные, тревожные сны перемежаются краткими пробуждениями. Смысл виденного смазывается, ускользает, но остаётся гнетущее чувство. Что-то будет. Утро поначалу, казалось, не оправдывает предчувствий, но стоило только переступить порог заводской проходной, как череда суетных совпадений подхватывает и вовлекает в круговерть, вынырнуть из которой получается лишь когда стрелки отмеряют шестой час пополудни. Значит, вновь пора спешить, забыв об ужине, чтобы поспеть на вечерние занятия.
Натужно движется вечерний город. Искуситель настораживает ловушку, и я охотно в неё попадаюсь, становясь вторым в троице, променяв холодный гранит познания на уютный полумрак заведения в восточном вкусе. Кружка тёмного да кружка светлого сообщают мыслям плавное, размеренное течение, напряжённость уходит. Погожий вечер и мягкий блеск предзакатного солнца воодушевляют на труд и на подвиги, и четверть часа скорого шага приводит меня на середину занятия. С подходящим настроем легко наверстать и даже несколько опередить его течение.
Нашёл сию жемчужину восторженной словесности во вчерашнем обсуждении на странице самого «правильного» отечественного переводчика:
Сергей Ервандович натурально термоядерный реактор — жжёт, сшибает всех на поворотах и выписывает адские виражи. Многим кажется, что сейчас им подмётки начнут срезать на ходу, а оказывается, что в самом ботинке, Сергей Ервандович, а не они. Очень круто!
Теперь я знаю, как должен вести себя настоящий термоядерный реактор: сшибать всех на поворотах, выписывая адские виражи, и запрыгивать в чужие ботинки.
Четвёртый день ледохода. Солнце по-весеннему пригревает, погода ясная, ни облачка в небесной лазури. Большой лёд сошёл, теперь настал черёд льда из мелких речек, что оттаяли ранее, но ждут своей очереди «на вынос».
Снежно-серые осколки шуршат, поворачиваясь, сталкиваются, скрежеща, наползают друг на друга и вновь расходятся. Прозрачные осколочки поменьше суетятся в просветах, поблескивая на солнце, торопятся следом за течением с мелодичным перезвоном.
Поодаль, где река образует излучину, движение замедляется, возникает затор — цепляются льдины за отлогий берег, а сзади наседают новые, выталкивают их дальше — и вот лежат они недвижимо средь гальки и песка, на иных сверкают кристаллы чистого хрусталя.
Пробую ногой широкую, тяжёлую ледяную плиту, вдающуюся в чернильную речную синь — под лучами весеннего солнца она осела, но ещё способна держать — и делаю шаг навстречу ледоходу, потом ещё один и ещё. Останавливаюсь почти у кромки льда.
Смотрю то вправо — на прибывающий лёд, то влево — на лёд, влекомый течением к дальнему затору, то перед собой, а мысли мои уносятся далеко, туда, где вечная чернота, не скрытая тонкой вуалью земного неба, и звёзды подступают ближе, взирают пристально и жёстко. И дальше, дальше…
Хорошо думается под шорох ледяных караванов, но постепенно они редеют, ширится синева речного полотна меж берегами. Постою ещё немного, и пора возвращаться.
Обратный путь держу через знакомую яблоневую аллею. Помню эти деревца совсем маленькими, немногим выше меня, тогдашнего, а сейчас высоки они, раскидисты, ветви их сплетаются куполом над головой.
Скоро яблони вполне очнутся от зимнего оцепенения и облачатся в листву, а когда свежую зелень усеют россыпи розовато-белых цветков, аллея сказочно преобразится, станет будто местом из снов.
Есть своё очарование у багряно-золотистого торжественно-печального времени увядания и угасания, но мне ближе юность природы в тонах чистой лазури и зелени, пора освобождения и расцвета, обновления жизни и новых надежд.
